ВТРАТА ДОМУ

 

ВТРАТА ДОМУ

Усно – історичне інтерв’ю з двічі вимушеним переселенцем Шлєповим Федіром Олександровичем, записане 21.04.2022 у місті Хмельницькому.

Респондент: Шлєпов Федір Олександрович,, 6.12.1980 р. народження.

Інтерв’юер: Прохніцький Олександр Анатолійович.

І. Мене цікавить багато речей, але розпочнемо із фактів біографії. Ти народився..

Р. В Донецьку, да.

І. Ти двічі переселенець.

Р. Двічі, да [сміється].

І. Мене цікавить ряд запитань, які настрої, чому ти саме обрав Україну, а не росію.

Р. Як ти кажеш бік ельфів, а не орків.  

І. Так, бік ельфів, а не орків і хотілося б побудувати таким чином діалог, щоб ти саме розповів про еволюцію твоїх поглядів, про еволюцію поглядів людей на Донбасі. Ти мені раніше мені казав, що підтримував проукраїнські мітинги під час революції Гідності, яким чином це відбувалося.

Р. Мені легше буде розмовляти російською.

І. Так, розмовляй російською, без питань.

Р. Как тебе сказать [пауза]. Нас собственно воспитывали как украинцев, но это было вот в рамках Советского союза получается. Потому что я с начала был такой космополитичный ребенок, в восемдесят шестом году мне было там шесть лет, получается, моего отца отправили в командировку в Польшу. Тоесть мы с восемдесят шестого по девяностый год мы жили там, в Польськой народной республике. Там соответсвенно были гражданами Советского Союза и тоже там пионэр, все такое я ж патриотично был настроен, вот, ну относительно… Но когда мы вернулись в Донецк уже здесь, ну Донецк это был Украина. Как бы он, собственно и сейчас есть, да? Но тогда это такой контраст. Украинский я не знал, они, мои однокласники, мой четвертый клас, они уже украинский язык изучали и они были пионэрами, вот. А я в Польше был октябрьонок и для меня это был огромный стресс как новый клас и во вторых по сути это новая страна, потому что я привык к той обстановке, вот, а тут я вроде как вернулся на родину, но она для меня, ну, пять лет мне было, а вернулся почти десять, вот. Это для меня как заграницу выехать и плюс они все учили украинский язык, а я нет. И вот учительница класная, она такая конечна была, Джема Дмитриевна ее звали. Она устроила мне экзекуцыю публичную и в первый же день, в один из уроков по – украински она меня заставила читать, вот, я говорю: но я не умею. Она: ну, почитай. Клас естественно ржал [сміється] вот такое было. Она предложила моей маме что есть вариант что поскольку вы не изучали украинский язык то можете его не изучать. Но у меня мама когда в школе училась у них был украинский язык, вот, и ни каких обсуждений и вопросов. Я фактически украинский язык выучил за один вечер. Вот мы с ней сели и, я эту ситуацию когда клас смеялся, чесно говоря не очень понял этот прикол она мне обьяснила что учительница не должна так делать, это не нормально и она со мной интенсивно так и я уже знал это все дело. Правда после этого дела у меня польський язык как отрезало, произошло замещение этого всего дело. И мы когда вернулись, у бабушки жили, это вот поселок Опытное, это как раз возле Донецкого аеропорта, ну щас там, короче, я не знаю, наверно ничего не осталось. И вся самодеятольность, как я тебе говорил, она была украинской, абсолютно никаких там русских косовороток и так далее. Тоесть был хор, который пел «Реве та стогне» и пел «Несе Галя воду…», мы сами вот эти все номера делали и местная самодеятельность она была исключительно украинской, тоесть все жители идентифицировали себя с Украиной, тоесть, знаешь, для меня такой двойной этот. Ну за границей мы были там все свои, советские, а когда вернулся я стал во – первых донецким, во – вторых украинским в рамках того Советского Союза. Это как бы такая двойная идентификацыя была. Собственно я не видел какой – то другой. А то что случилось, как это произошло, это, конечно, отдельная история. Она как раз и связана с метаморфозами, которые уже в самостийний Украине произошли. Тоесть так.

І. А в сім’ї яка у вас була мова?

Р. Російська.

І. Тобто ви розмовляли російською.

Р. Да, да, да. Ну, как бы украинский всегда понимал и для меня выучить вообще не проблема. Если кто-то со мной говорит на украинском это вообще не преграда. І навіть те, що ми працюємо тут, працюємо волонтерами [сміється], дуже цікаво. Я там кажу, я – волонтер, працюю волонтером то я з людьми спілкуюсь українською. Вони приїзджають і кажуть мені: от у вас тут Хмельницькому так холодно… А я то тут сам «понаїхав» [усміхається], то таке получається.

І. В сім’ї у вас були теми, чіпали ви ці теми Голодомору, репресій, родинні історії. Чи це була тема табу?

Р. Нет, нет, мы это обсуждали, но это уже было позже, мои дедушка с бабушкой. Хотя нет, они еще были живы, в девяностых, в начале девяностых уже, вот. И я уже точно не помню когда этот разговор был, но вообще у нас прадедушка, это получается по маминой линии, он герой социалистического труда. Вот, это который грек у нас. Я по нему, как раз греческая кровь, это как раз от него. Там такая удивительная история была, я потом уже, на много лет позже уже, у меня уже дочка была. Я потом его автобиографию случайно, мама там где – то копалась и нашла его автобиографию. А я до этого не видел, вот. И он, получается из тех греков, славянских. Этот город на который наступают с Изюма в рамках той страны, ну как обычный городок, получается. И во время гражданской войны его забрали деникинцы. Они отступали как раз и он, получается с ними. Забрали его в штаб писарем. Потому что он был не годен к строевой службе, у него там какие – то проблемы были и они его писарем, грамотных тогда не очень много было. И они его до самой Одессы, а там он остался, потому что там епидемия тифа была, но он выжил, получается. И я собственно почему про него расказываю, вот он у нас репресиям подвергался, его забирали, он у нас был директором совхоза. Он себя каким то образом не оговорил и вот у нас легенда такая вот семейная что она чуть ли там не Сталину там письма писала что вот там такое. И он себя не оговорил, он не признался и его отпустили, вот. И вот он после этого расказывал что он многим людям помог. Вот он через ету мясорубку прошел и потом вот некоторых защищал, прикрывал, даже прятал вроде как. Это обсуждалось и эта тема была. А вот наcчет Голодомора, вот то что я тебе расказывал, эта тема не явно была, это у меня по папиной линии дедушка с бабушкой. И вот это у меня бабушка Дуня, я ее не видел, она умерла до того как я родился, вот, а деда Федора, меня, собственно, в честь его назвали. Я с ним мало совсем общался, а мама мне расказывала, бабушка Дуня, вот они ели и руку подставляли, чтоб крошки не сыпались и мама спрашивала: почему вы так едите? Крошки потом вытрите да и все, она говорит, вот ты, деточка, говорит, голода не знала. А потом я про их жизнь узнал намного больше и там просто, просто жесть была. Но это потом когда взрослый был, но тогда нам не расказывали и я вот сейчас пытаюсь там и маму раскручивать на эту тему, получается она осталась там одна из тех, кто больше всех про это знает, вот. Там да, такое было, все это прожили, но у них такая тема была, но никто про это не говорил. Мне сейчас очень жалко что их нет, потому о многом хотел их спросить. Для меня эти вещи все… Вот что сейчас происходит это тоже отголосок тех времен, получаеться. Они же как, получается, были «недобитые кулаки» у них там было свое хозяйство, они там бежали в Среднюю Азию. Тоже там такая история, мне говорили, но это я узнал буквально в прошлом году. Они на пароходе по Волге плыли, ну они сами из Саратовской области, они плыли там в Среднюю Азию и получаеться что у деда Федора были поддельные документы, а бабушка с сыновьями с детьми. У них было очень много детей, по – моему детей десять всего. И из десяти детей выжило всего четверо. Они должны были на пароходе друг-друга не узнавать. И вот для меня был такой шок, под угрозой смерти ты плывешь на одном пароходе, тут у тебя твоя жена и твои дети, ты должен от них морозиться, чтобы не дай бог ребенок не закричал там: О, папа, иначе схватят и убьют. Вообщем такое дело, да.

І. А зараз ти розумієш чому так. Тоєсть на своїй шкурі прочуствував.

Р. Конечно, конечно. Вот, да, я вот это упомянул, может быть с тех пор ничего не изменилось и это по сути события не то чтобы столетние, ну да, они рождения девятсот четвертого года были (1904 прим.). Там их рано поженили и все такое тоесть плюс, минус сто лет назад и вот такая загагулина, как говорил один деятель, да. И вот очень жалко, конечно, что ето все… скажем и говорили вобщем про все хорошее, а вот это все было в далеком подсознании спрятано. При чем в подсознании семьи было. Тоесть тогда это обьяснялось так, что про это говорить было, во – первых, опасно, а во-вторых это опыт травматический и они сами хотели об этом забыть.

І. Можливо страх, страх, який засідає. Не проговорена проблема, знаєш вона засідає і в девяностих, мабуть, була недовіра до влади.

Р. Абсолютно, абсолютно.

І. От ти відчуваєш цю недовіру до владу, яка є зараз, наприклад?

Р. Да, да, да. Она есть, это как у Жванецкого, может ты помнишь, миниатюра что правительство выступило, сказало, что все в порядке, стабильно там, урожаи ростут. Население послушало и пошло запасаться солью и спичками и свечами. Тоесть это как раз из той оперы, если население семьдесят лет приучали к этой ерунде, отучить за двадцать, ну… не знаю, наверное это сложно будет.

І. Ти казав, що твої предки з Саратовської області.

Р. По папиной линии да.

І. А по маминій?

Р. По маминой, получается греки из Донецкой области, а бабушка, она из Кировской области. Она из Кировской области и вот они с дедушкой, чтобы они сейчас не путались, да. Прадедушка – грек, вот у него сын – дедушка мой познакомился с бабушкой после войны в Темерязевской академии, потому что они там  сельским хозяйством, все такое… И вот когда он пошел добровольцем на войну когда война закончилась он туда поступил, где там она у нас в Подмосковье находилась. Она там красавица была и тоже у нас ходили такие семейные легенды, что якобы там известный актер за ней ухаживал, она была там очень популярной…

І. Добре, можу я уточнити про твою освіту? Дєдушка мав освіту, ким він був? 

Р. Он занимался сельським хозяйством. Вот этот дедушка, который был по маминой линии он был директором я даже не скажу что совхоза это называлась Донецкая овоче – бахчивая опытная станцыя. Тоесть он занимался наукой фактически, наукой в сельском хозяйстве. Они новые сорта выводили.

І. Супер. Батько яку мав освіту?

Р. Вищу.

І. Вищу освіту. Ти третій в сім’ї хто має вищу освіту. Ще скажи яку ти освіту маєш.

Р. Я в аспирантуре еще учился ну, ее закончил, причем с отличием, ну все екзамены сдал, кандидатский минимум все здал. Единственное что я не дописал мою работу. Я ее на две трети закончил.  Но…

І. По економіці?

Р. Да, по економике. Государственное регулирование регионального развития. У меня руководительница шутила, что это тема докторской вообще то. У нас просто тема централизации была очень популярной, помню в 2006 я поступил в аспирантуру,  над этим мы работали.

І. Тобто ти в третьому поколінні хто має вищу освіту?  

Р. Да, да, да.

І. Це важливо. Це дуже суперово. Я думаю, що освіта вплинула на твій світогляд.

Р. Наверно да [сміється]. Как мы шутили, у нас же бухучет был, столкнулись впервые… у нас же Ефим Ефимыч Чадский преподавал ну, мы… там дебет-кредит, ладно, единственное знали, акогда госэкзамен пришел, это был просто ужас. После этого нам начитку другая вела, не с нашей групы и после этого мы понимали что настоящий бухучет это просто шок и ужас у всех. 

І. Тепер повертаємось до твого свідомого життя в Донецьку до подій 2014 року.

Р. Как тебе сказать [пауза]. Ну я городом гордился, я себя считал таким коренным дончанином, вот. Но единственное что у меня к нему было много претензий, таких. Это тоже интересно, с вашими ребятами обговаривали эти темы по поводу малой родины. Вот, там среди своих пацанов я был, наверно, самим таким, который критикует, кому все не нравилось. Тоесть тогда так было все как в середины девяностых, ну, везде по Украине было. Потом уже начал, ну город богатый был, начали растраивать как- то, что то там появилось новое и я вот это все прикидывал, но относительно других, когда кто-то другой начинал расказывать да вы чьо говорите, за родную катманду…

І. Тобто серед своїх можна критикувати, якщо хтось інший ззовні…

Р. Да, да.

І. То ми стаємо в оборону і обороняємо свої міста. Добре, а які три претензії були до Донецька до 2014 року? 

Р. Ну, это даже не к самому городу, а к той среде, я бы сразу уточнил сразу, да. Во – первых мне очень не нравился этот патернализм, тоесть когда начальник сказал – все. Тоесть это в каких то моментах плюс, вот, в часности по Евро 2012 видно, тоесть когда там сказали надо сделать, сделали. Даже львовский, получается стадион он же не был готов. Мне просто очень показательна вот эта история была, они вот значит занялись реконструкцыей, им сказали, и вот все надо сделать и они сделали. Обратный бок этого всего – ограничение свободы, получаеться, как начальник сказал так будет, «я – начальник – ты дурак, и так далее». Вот это все мне не очень нравилось. Во вторых, знаешь, я бы не сказал холуйство, это не правда, потому что реально регион, ну, помнишь как мы говорили с тобой про регион в котором люди тяжелыми работами физическими занимаються, тоесть люди конкретные, не многословные, «донбас порожняк не гонит», да. Тоесть, понимаешь, какой – то такой момент, что если вот сказали, если так надо то человек инициативу не проявляет, не борится, какая то такая приученная безпомощность, или как это называеться. Это при том, что в инициативе как бы не откажешь. Вот мне этот момент очень сложно сформулировать. Я даже не знаю как его назвать.

І. Работай рабочий и не ахай выполнил норму, посылай все в п***, не выполнил,  сам иди н****.

Р. [сміється] Что то в роде. Вот что – то в роде такого, да. Тот сплав он такой, удивительно странный.

І. Тобто сказали – робимо, не сказали – шаро***мся.

Р. Где то так.  

І. Ну це теж патерналізм.

Р. Где – то так. Но а третий? Даже не знаю как третий назвать. Могу придумать, но это уже будет вторичным по отношению к другим. Регион он вообще многонациональный был, там никогда не было, что удивительно я не понимаю как это вот ерунда вся случилась потому что у нас там всех полно: и армяне и азербайжанцы и греки, русские, украинци и вот все. Регион такой он, заселялся, тоесть история его сама такая и это никогда не было никакой проблемы. И я был очень удивлен, расстроен и разочарован что это у нас такое могло случиться. Особенно когда евро 2012 и весь город в украинских флагах и все реально ходили, болели за Украину и мы с ребятами по городу там, когда наша сборная англичанам проиграла с каким то разгромным счетом мы там пытались англичан найти чтоб поговорить там [сміється]. Они нас видели и начинали там: No, no, no. I am no british. Как будто мы там собрались кого – то бить, нет. Да мы там просто ходили, обнимались и фотографировались, вот. И как после этого такое могло случиться. 

І. Це вони вас боялись.

Р. Нет, мы просто тогда такие мордатые: мой брат там больше меня, еще там один товарищ. Ну мы как бы добрые со всеми. Нас учили как правильно «тотенхем» произносить. Не «Стедхем», а «Стедгем», не «Тотенхем», а «Тотенгем», без вот этого. Пили с ними водку на площади ленина, это у нас центральная площадь, Макдональдз там у нас, его не закрывали целые сутки, жариш водку и учишся говорить «тотенгем» [сміється]. Вот, и шо теперь?

І. Добре, а як ти… Коли прийшло розуміння, що щось не так?

Р. Ээээ… Ты имеешь ввиду самое, самое начало или…

І. Твоє внутрішнє розуміння. Дивись, от ти тільки що описав ситуацію з Євро 2012, тобто відкриті, готові спілкуватися там, водку пити і так далі. Це 2012. 2014 ми бачимо зовсім інші настрої, тобто бачимо реальний поворот, кардинальний поворот. Коли прийшло внутрішнє розуміння, що шось не так?

Р. Тут, наверное два момента, это у меня уже сложилось в полную картину вот. «Не так» началось еще задолго до этого. Я так понимаю это уже были вот ети сплески, но я тебе две ситуации скажу. Первая ситуацыя мы с братом на футбол пошли, я не помню какой был матч, мы тогда ж на Донбас арену ходили. И там дикторы, которые на матче они говорят вот, значит, перед матчем обьявляеться минута памяти погибшим на Майдане, точно не помню как там формулировка была, может быть еще кое что такое, но стадион вот начал кричать, скандировать: «Беркут, беркут!» такое. И вот у меня настолько было вот не приятное ощущение. Мы с братом тогда были, я говорю: слушай, что за бред, что за ужас? Он говорит: и сюда политику приплели. И вот это вот, не знаю, мы уже тогда матч не могли нормально смотреть, мы пошли там на трибуны пиво пили, там вот этого встретили мы Беднякова, этот который из Мариуполя вел «Орел и решка», мы с ним пофотографировались. Не суть важно, единственное что из того матча запомнил, эти две вещи. Для меня он уже перестал, тоесть вот такое. И что б ты понимал, когда там один стоит кричит это одно, а вот когда скандирует весь стадион, понимаешь, тоесть он полный, сколько там тысяч, да. Может и не все орали, но когда это все звучит, этой всей масой, тогда ты как то неуютно себя чувствуешь потому что ну хочеться сказать: ребята, ну вы че? Взгляды это одно дело, но когда оно дошло до реально физического воплощения это, пожалуй второй момент был, когда мы на этих всех митингах когда начались реальные драки, когда начали их просто п***, вот и менты ничего не делали и все оно такое было, скажем, сливали весь протест. То есть там вот ети космонавтики, то есть я в этом участвовал достаточно активно. Когда смотришь, ну например, митинг проходит в несколько тысяч человек. Самая опасность была тогда расходиться, потому что тогда вылавливали групы по одному, вот я там слышал, что кто-то шел с ребенком и тоже ему перепадало, вот. Но, самая жесть начиналась там вот когда у нас ети ультрасы шахтера, по моему, вот они активную проукраинскую позицию заняли, какую то самооборону, там вроде бы организовывали. Ну там их довольно мало было и вот когда митинг начинал расходиться, вот по среди площади там вот ети космонавтики, вэвэшники, тоесть их для соблюдения порядка, а противоположная сторона она просто их обходит и начинает вот со стороны, ну у нас там администрацыя была ворошиловского района. И они с той стороны начинают. Ну ети ж все стоят менты. Тоесть никто ниче не рыпаеться, они все видят, но те начинают атаковать, вообщем там такое побоище все было и ну, как бы, да… А проблема в том что, ну, скажем, основные противники вот этого «рускова мира» и «путин введи», у нас это как правило была интилигенцыя, ето люди, ну, скажем так, драться не настроены. Они приходили семьями, да, там, с флашками, шарфами и так далее. Видно что это люди, которые более образованы, те, которые не будут там сразу морду бить, а просто уйдут. Они не будут расговаривать там с хамами, они не будут там с етими, такое дело, да. [сумно] Ну и у нас там убили товарища одного…

І. Майдан і антимайдан навіть під час революції Гідності раз і повернемося до 2004 року два, от, штучне об’єднання? Конфронтація штучна? Ти ж пам’ятаєш коли кольорами намагались «відрізати» схід, південь ті, які за Януковича і помаранчем ті, які за Ющенка. І в 2014 Майдан, антимайдан, тітушки, можливо ці наративи ти пам’ятаєш, да?

Р. Ну конечно. Я тебе скажу так, мол в четырнадцатом году майдан я не поддерживал. Ну во первых, аммм, ну тут ладно, тут сложная такая получаеться тема. Во многом что повлияло что у нас во всяком случае все воспринималось так, ну, я имею ввиду регионально. Больше всего впечатлений слова Юлии Владимировны что надо их всех там колючей проволкойи всех там, нафиг, розбомбить.

І. І це вас образило…

Р. Конечно, да. Это получаеться, мы че, не украинцы, что ли? Если мы, значит, против вашего кандидата. Я почему говорю сложно, потому что к нам тогда Ющенко приезжал. Это, конечно, позор был очень большой.

І. Це коли було?

Р. Накануне выборов 2004 года. Отчасти причина может быть там. И он приезжал как кандидат, ну он хотел там что-то. Но это был, конечно, такой цырк… очень многим, мне, например,  тестю покойному, таким, которые нормальные, им было очень стыдно за ту ситуацыю потому что его «щемили» реально по всему городу. У нас там есть такой дворец молодежи, он хотел там провести сьезд своих сторонников. Ну, сторонники там какие то были, ну не знаю, привезли там, ну не важно, но он приехал. Там цепями какие то двери заматывали, по всему городу развешивали что, мол, Ющенко – фашист. Вот просто это травля одного человека, получаеться. Пусть он твой политический опонент, но так же нельзя: «фашист», «нацыст», уже тогда это все прослеживалось.

І. Але це ж ваші робили?

Р. Да, наши, наши, конечно. Ну, тогда ж кандидат был Янукович и тогда дали разнарядку что надо «мочить». И там в силу вот етих, ну, потом же выиграл Ющенко, потом приезжал и было очень смешно как вот ети все сидят, наши там, бонзы, и он там их вычитывал, что вы там, да вы там все, да вы. Потом у нас там некая «Плазма», это компания – монополист, расклеивали там плакаты. Тоже там какие то…, ну, короче, ребята, ну вы или… там трусы оденьте или там крестик снимите. А вот эта вот, какая – то мега гибкость получилась. Но было не очень приятно, но с другой стороны, получается, значит если ты против, но повели себя не красиво вот ети элиты наши и вот ети люди, которые. Но сдесь опять таки сыграло «делай то», вот они берут и делают, но в итоге, получаеться, что ответочка прилетела в регион где вы, там не такие украинцы.

І. Є розуміння, що з 2004 по 2014 нічого не робилося для того, щоб об’єднати країну?

Р. Да я, думаю, делалось, потому что при мне, я почему привел пример Евро 2012, он сильно обьединил, это факт. Во вторых, ну, то есть то что выбрали того же Януковича, тоже факт, что в принципе он победил на демократических выборах, тоесть он тогда с Юлей, десятого. Как раз так получаеться и я с многими людьми говорил что уже Ющенко надоел, просто. И там уже дальше шла борьба между ними и все. Ну, как он победил… [пауза], [сміється]. Он был не любим не только на западной Украине, его наши тоже очень не любили, потому что он тоже, вот этой своей жадностью, своими действиями, которые, ну, как бы, помнишь, мы говорили с тобой про его внезапный поворот, когда мы там евроинтеграцыю обьявляли, потом внезапно это разочаровало многих. Это тоже, обьединяющий фактор получился. И в плане языка, вот обрати внимание, чиновники все, вот начиная с того же Януковича и заканчивая анегдотичным Азировым. Вони ж спілкувались українською мовою, даже для себе вони розуміли, що вони є представниками України, вот. Тоесть я так думаю, что таких вот, обьективных предпосылок для какого – то разкола, его не было. Точнее как, они были, но не настолько явно, не настолько чтобы это можна было бы сделать за один щелчок, я думаю, так.

І. «Спасіба житєлям Данбаса за прєзідєнта п…са» - образа, не образа? Яку емоцію викликає?

Р. Ну, нет, вообще нет.

І. Чи на рівні футбольних кричалок?

Р. Ну, где-то так. Потому – что, я, понимаешь, во первых я себя, да, я за него голосовал, но только во втором туре и это было протестное голосование, тоесть,я не хотел чтобы Тимошенко победила, потому что там лично у меня были чисто економические соображения, потому что, тоесть я сразу оговорку делаю, не в обиду, что, значит, она хотела колючую проволку обнести. Я помню, когда она была премьером, а я главным бухгалтером работал, мне это ее творчество и законотворчество, то что она пыталась сделать, я понимал, что ето будет ерунда и вот. С другой стороны, то что потом произошло в экономическом плане с Януковичем тоже не порадовало. Собственно поэтому, ну кричали, так что тут удивительно? Если Президент который не нравится? Ладно, но это ж было направлено, ну, я знаю людей, например с западной Украины, со Львова в частности, которые голосовали за Януковича и даже просили: «передавайте привет, мы с вами, мы понимаем». Ну, поэтому, ну кричат, так кричат, ну ладно. [сміється] Шо тут такого? Там ж пида..ми не жителей Донбаса называют, а Президента, который не нравится. Не знаю, может быть кто-то болезнено реагировал. Не знаю, есть такие ребята, которые, не знаю «че ты на меня не так посмотрел» [сміється]. Это уже тогда на такую плоскость переходит, поэтому тут, как – бы проблема далеко не в этом.

І. Ну так, українці можуть сперечатись про будь – що, але коли там їх об’єднує ненависть до президента вони можуть віддані.

Р. Тем более что, ну, ну заслужил, поэтому тут такое получаеться. Это то что касается событий 2004 года. А вот про четырнадцатый спрашивай что, поэтому там пласт такой что… Было насчет Майдана, скажем, я просто так скажу: почему постепенно отношение меняется? Во – первых это было связано с росией, вот, то что… ну, я сейчас понимаю что еще отдельный вопрос будешь задавать на этот счет… Смотри, как бы, ориентировались на росию потому что: во первых: достаточно успешная страна, тоесть по сравнению с нами, она была, во вторых тогда был президент Медведев. Он по сравнению с нашим Кучмой страну держал и все такое…

І. Тобто ти бачив реальні успіхи з економічної точки зору.

Р. Да, и мне очень нравилась вот эта направленость, отркрытость. Ты ж помнишь как Медведев строил: айфоны, соцсети, либерализация, свобода лучше не свободы и все такое. На этом фоне грузинская война она смотрелась, как  какое – то недоразумение и плюс запад слил Саакашвили… Тоесть каково- то  недоверия тогда относительно этой ситуации не было. Но потом что, что поменялось? Это когда у них ракировочка была в двенадцатом году или в десятом? Вообщем я ждал что Путин он займет роль отца нации, станет над етим и будет как какой-то арбитр, и дальше пойдут по вот етой стезе открытой страны. Нет, все поменялось, там у них потом ети болотные начались. У нас Виктор Федорович начал вот это вот свое… [усміхається].

І. Копіювання путіна?

Р. Да скорее нет, это как у меня дизайнерша работала и у нее муж приходил и мы там что-то обсуждали и он такую интересную вещь сказал что вот эти ребята похожи на бездомных собак которые долго голодают, а потом когда дорываються до еды все едят, едят, едят и вот этот вот аппетит у нее все время. Дорвалась до еды и ест и ест, и ест. И вот эта у меня такая асоцыацыя.

І. [Іронічно] Тобто був бідний хлопець, який заробляв…

Р. Да, вот эта вот история о том что он там в шахте… ну, кагбы, я не буду обсуждать. Если даже и было.

І. Він пас коней, корів в цих безкраїх степах Донецьких…

Р. А тут такое дело и… ну, не знаю… И тогда самая кульминация случилась когда он отказался от этой ассоциации, как ее «асоційованого членства України в ЄС», да? Или как оно там называлось?

І. Добре, але це ти усвідомлював з точки зору свого світогляду, освіти,  я так розумію, що ти читающий.

Р. Да, там трошки є [сміється].

І. Англійська як у тебе?

Р. Добре, я навіть коли були події чотирнадцятого року я інтерв’ю давав іноземним телекомпаніям. Вони оба рази приходили до мене додому, не знаю, я подивлюся чи є у мене ці інтерв’ю. Один раз я зі своїми однодумцями виходили на мітинги, а потім ще пізніше. Коли все дуже погано складалося вони ще раз були у мене. Здається британці були, вони приходили і я їм давав інтерв’ю десь час чи два. А потім вони нарізку для новин робили. Так что такое, вроде нормально.

І. Це ти розумів. В твоєму оточенні люди розуміли, а взагалі?

Р. Взагалі скорее нет. Но я есче вот обратил внимание, может быть это, кстати, к тому вопросу что мне не нравилось в Донецке, применимо к Донецку и Украине полностью  что есть какое то активное меньшинство и пассивное большинство и как раз вот тогда был тот момент когда по сути решалась судьба региона получаеться и пассивное большинство оно как то просто не захотело. Например они выбирали там быть украинским или проросийским  они просто наблюдали что получиться… Да, еще один момент классный, который касаеться Донбаса. Донбас уважает силу тоесть вот даже если, например...

І. Це твоє спостереження?

Р. Це скоріше моє спостереження але коли я його нашим говорю (нашим, маю на увазі донецьких) силу, да, да, да це підтверджується.

І. От патерналізм з якого ми починали.

Р. В данном случае росия взяла Донбас силой. Почему они могли это принять? Потому что те сильнее, да, они приняли. Если победит Украина, я уверен, что она победит. Не думаю, что будут какие то проблемы с Донбасом, на самом деле. Там все будет нормально, тоесть уважает силу, уважает решительность, ну побухтят и просто примут. Тут большая беда Донбаса что это у них случилось. Потому что очень похожие сценарии были и в Харькове и в Одессе, ну в Днепре там сразу подавили, но тоже пытались сделать. Поэтому тут это уже другой вопрос почему так произошло. Почему, потому что как мне кажеться слили, слили, слили его. То есть во первых наши элиты решили поиграться, но это опять таки моя точка зрения, тут может каждый для себя, но я систему эту выстроил.  Когда надо было высказать веское слово Ринат Леонидич предпочел гудок. Еще там у нас некоторые олигархи они тоже предпочли толи политический торг толи что – то такое. Тоесть хотели каких то уникальных условий. Тоесть когда ты танцуешь с дьяволом, понятно что он тебя перетанцует и ситуацыя вышла из под контроля, вот и помнишь как у песни у Цоя: «что будет стоить тысяча фраз, когда важна крепость руки». И харьков выстоял, Одесса выстояла, а у нас как – то нет. Куда – то ультрас подевались. А вот эта интилигенцыя, вот эти образованные которые там все понимали ну они ж там драться… Ну они выстояли там раз, носы им поламали, головы порозбивали. Я когда там был шо только туда не летело, начиная с того что замораживали какие – то льдины там, вот, (ну что б потом когда розтаяло и ничего не остаеться). Потом они этого перестали стесняться там и яйца. Зеленки, взрыв пакеты у меня там на руках чуть не взорвался. У меня там до сих пор сумка от фотоаппарата до сих пор отмыть не могу. Поэтому как бы да, было жестко, а контингент такой выходил, который выщел свою политическую позицию заявить. А когда там тебе начинают, люди были не готовы. Плюс какие то внутренние дела, например, когда один митинг там били людей, а потом организаторы на следующий день снова собирают митинг. Почему так? Тоесть у меня такое впечатление, что сливали, сливали, сливали это все… А потом вот так вот, вот и беда получилась такая. Тоесть весь регион стал заложником, кто хотел – выехал, кто мог – выехал. Поэтому я бы очень хотел чтобы вот эта война закончилась не в границах до 24 числа, а чтобы она закончилась в границах до 2013 года, потому что мы должны это все забрать себе, это наша земля.

І. Звичайно, звичайно наша. Ну і ми з тобою не раз з тобою вже говорили, що коли ця війна закінчується станом на 23 лютого то ми просто напросто пролонгуєм війну на п’ять, десять років вперед. І наші діти… Вже на їхні плечі  все це скотиться. 

Переходимо до 2014 року до твого переїзду в Київ. Взагалі, що тебе спонукало переїхати раз, друге, яке було життя в Києві вісім років і ось ці події коли ти переїхав в Хмельницький.

Р. Во – первых – война. Желание было определенное, оно было острое и получаеться тогда ребенку было девять лет и надо было семью перевезти, вот это все обеспечить, потому что я их бросить не мог. Во вторых, тут еще такой аспект, тоже я тебе рассказывал. На той стороне было очень много людей, которых я знал, как бы земляки. Вот если бы сейчас, например, можна врага идентифицировать, все, без всяких етих. А тут получаеться эта гибридность, блин, она конечно, выкашивала. Когда ты идешь воевать когда все там. А когда начинаешь фильтровать нет, может быть, может. Когда совесть начинает… 

І. Проти земляка не піднімеш зброю.

Р. Вот тут стоппер такой, конкретный. [На фоні лунає сигнал повітряної тривоги]. Естественно пришлось тогда шо делать? Пришлось тогда уезжать, хотя было очень больно потому что, ну, фактически бросать дом, болезненно. Очень болезненно.

І. А в тебе приватний будинок був?

Р. У нас был, там где мама жила – да. Он был частный. Но он был разрушен, в него снаряд попал и он сгорел. Это как раз на Опытном. Плюс еще осталось в Донецке квартира, ну один в таком районе где просто жуть, получаеться. А другой там в центре, такое. Там более безопасно было, но всеравно, просто что там делать? Что там делать? В той обстановке, которая там оставалась я в принципе существовать не мог, поэтому пришлось переехать. Ну в Киеве тяжело было, потому что это новая жизнь, опять с начала. А когда там уже начинаешь как студент, новая жизнь, эх, отлично! А когда уже там дело к сороковнику идет то уже так, новые жизни даються тяжелее. Ну, ничего, мне вообще Киев понравился, он вообще такой очень толерантный за счет того что много «понаехавших», там сильно никто не париться. У меня упрек был, наверно, пожалуй только один что… А у меня семья как раз должна была из Крыма приехать, у меня там просто теща жила в Крыму, ну, на тот момент теща. Я с начала из Донецка семью отправил, потом сам выехал и мне в больнице, я как раз ребенка в школу определял и мне в больнице там одна женщина сказала, что: «Аааа, ты, мол, здоровый, че ты, мол тут, а наши там погибают». Я ничего не успел ответить. А там другая врачиха говорит: Ну что ты, погоди, у него же маленький ребенок. Вот как раз дочь получаеться. Я не успел даже ответить, прореагировать. Вот это единственный раз такое было. Конечно да, когда такие упреки говорят, это тяжело, получаеться.

І. Але дивись за вісім років один раз тобі дорікнули. Тобто травлі не було, я так розумію.

Р. Абсолютно не было, никакой.

І. По статистиці це навіть не один відсоток.

Р. Получаеться так, были сложности как я говорил там, ну, например, квартиру снять. Приходилось там какой то барьер…

І. Тобто ти відчував якийсь блок, що ти донецький?

Р. У меня как раз с этим у меня нет достоверных данных, скажу так, по научному. Но среди моего круга знакомых из донецких, которые не говорят. Они либо обходят либо молчат. Я всегда говорю. Когда заходит об этом речь, например, «откуда ты»? Я приехал из Киева, но вообще я Донецкий. Потому что тут две причины. Во первых, так или иначе это выясниться. Если будешь говорить, я из Киева, когда документы подаешь или просто с ребятами общаешся, а потом получаеться ты говоришь не правду. Мол что ты за пацан, как тебе можна доверять если ты скрываешь. Во вторых я, скажем, у меня этого комплекса нету. У меня совесть чиста я сделал то что мог тогда, вот. Надеюсь что я нормальный человек, тоесть мне нечего стыдиться. Я хочу. Чтобы люди, видя меня не думали, что донецкие это обязательно быдло, которое срет в подьездах или которое на мерсах подрезает. Тоесть я простой парень…

І. Чи зтикався ти в цей період життя в Києві з такими от штампами стосовно донецьких по відношенню до себе?

Р. Да, пожалуй, нет, да, пожалуй, нет. Было такое вот насчет квартиры, но там как, я там с риэлтором поговорил, там у них были основания, потому что они сдавали квартиру каким – то донецким. А они потом уехали и сотавили там каой то страшный бардак и она с осторожностью относилась именно к ним. Вот такого плана. А вообще нет. Я могу прямо сказать, что никаких проблем не было, в Киеве в частности там.

І. Тобто ти до киян не маєш ніяких питань.

Р. Вообще нет, тут у меня другие могут быть претензии. Ну, друзья, давайте спросим киевлян, какие у них претензии к «понаехавшим» [сміється], так что тут обычный украинский расклад, получаеться. Когда одни приезжают в другой город, другие живут в нем все время и все друг – другу на головах ходят и потом пропки в метро, пропки на мостах, пропки это… ну такое дело, бытовуха. В этом плане все в порядке было.

І. Типова київська історія?

Р. Да, да. Я думаю что тут во всяком случае моей жене Киев нравиться больше всего, влюленность в этот город. Я немножечко скептически к этому подхожу, ну тут такое дело.

І. Повернешся в Київ чи залишишся в Хмельницькому?

Р. Скорее всего в Киев вернусь, там уже дом, ну, квартира. Тоесть мы в ней прожили года четыри, наверно. Тоесть cчас когда говоришь «дом», подразумеваешь в первую очередь то место где ты больше времени провел. Тут, получаеться в Хмельницком два месяца только. Поэтому так.

І. Тобто ти б повернувся до Києва, а там все нормально.

Р. Да, думаю, да. По ситуации, потому что для себя, все –таки, надо найти дом потому что уже такой возраст когда надо просто уже осесть где – то и строить то, что не получилось все это время достроить. Я не знаю, надо подумать. Надо победить, победим, а там дальше посмотрим. Не знаю, тот Донецк который он счас, я не имею ввиду войну, а тот, который он восемь лет был, это, конечно, уже не вариант. Это уже не тот город, из него вынули душу.

І. А ти не їздив туди?

Р. Нее, я после четырнадцатого не ездил.

І. А чого не їздив? Боявся? Не хотів розчарування?

Р. Да не совсем. Я когда четырнадцатый год, туда возвращался осенью, тогда надо было вещи семье пересылать и все такое. Тогда в жесткий замес попал я как раз, у меня жилье было возле аеропорта и там все жилье просто разнесли. Я как на войне был, но как гражданский. И в нашем доме остались жить я, соседка надо мной, еще один сосед с соседнего подьезда. Там просто наши дети учились в одном классе и он, получаеться «стол и стул» работал, вот такая фирма там была. Каким то бригадиром там работал, его попросили остаться, чтобы он там приглядывал. Я помню шел там утром по делам каким – то, а он возвращаеться, я говорю: О, Сань, а шо ты делаешь? Смотрю, а у него в пакетике чекушка и бутылка пива. 

– Та я вот тут, надо присматривать за этим хозяйством.

- А шо ты бухать собрался утром?

- Я ж не засну иначе. Страшно. Я, говорит, йобну, и все… Отрублюсь и не буду всего этого слышать.

Там не просто канонада… У меня вон дом, получаеться и тху, тху, тху [стукає по столі], получаеться это единственный дом  в который не было прямых попаданий. Во все дома вокруг были прямые попадания и там уже такое. А еще четвертый житель моего дома это была бабка в моем подьезде на самом последнем этаже и ее просто тупо не было кому забрать. И нее, видимо все отказались от нее или все родственники померли и вот у нас со всей хрущевки нашей, вот все вот эти и… Потом да, потом войну так повидал как гражданский, потом все, я свою миссию закончил, я уехал и после этого я ничего не боялся вообще. Это как у нас тут приходят люди в убежища, сирена, они такие «аааа», ну я понимаю почему. Привычка ко всем этим делам вырабатываеться, могу сказать что это плохо она мешает выживаемости, но что тут сделаешь. Но потом, прожив некоторое время в Киеве я вот, а захочу поеду туда в Донецк, а захочу не поеду, маму проведать там. Такое все. Потом не знаю, у меня какая то чуйка, мол не едь туда и все. Я не мог себе обьяснить причину. Может ты слышал у нас в остановку попала… реактивный снаряд попал. Там очень много людей погибло, это как раз была моя остановка на которой у меня офис. Тоесть я там и я туда ехал. Буквально пол часа или сорок минут я просто опоздал. Есче так нервничал что нет связи, а потом уже отошел и снимал как маршрутку тушили. Тоесть если бы я буквально, встал пораньше, попил чай быстрее или там новости меньше читал… Я бы мог вполне там оказаться, поэтому такое. Я во эти все вещи «делать, не делать», начинаешь на другом уровне. Думаю, военные знают. И за то, возвращаясь, думаю, у них тоже такие приколы были, когда ты чувствуешь что-то такое. И тут у меня такая чуйка, что не надо, не едь. Не знаю, это не страх, не разочарование. Не едь. Ну вот, не еду, слушаюсь. Вот так только могу обьяснить, не знаю. Я почему, собственно так длинно начал рассказывать, потому что это, ну… Сейчас большинство наших сограждан, наверное в худших ситуацыях оказываються и это просто ад. Я их очень понимаю. Вот, и когда у нас тут приезжают е. которые тихие, которые это самое, по ним видно, по ним видно. Просто гражданские, особенно женщины, дети, они такого не должны переживать никогда. Потому что это травма такая, очень сильная… Так что в этом аспекте такое получаеться [пауза].

І. Ііііі другий етап переселення з Києва.

Р. Это вообще. Это проще простого. Скажем так, я не верил. Что на нас нападут. Тоесть какую – то гадость по любому ожидал. Я не верил, ну во – первых сил меньше было собрано, во – вторых какой смысл? Наша страна, наша армия, наш народ, скажем это не «наша страна», отсутствие армии и непонятно какой народ четырнадцатого года. Тоесть тут уже, скажем, если они к нам приходят с войны, то они получают…

І. Тут вже простіше, тут вже орки, ти захищаєш свою територію, тут уже немає своїх, вже немає ніякої жалості.

Р. Абсолютно. И тот кто с ними тот предатель, кто сочуствует, кто оправдывает тот сразу че с ним говорить? Это враг. Кто им помагает, они сами там вообще. 

І. Тобто світ розділився на чорне і біле.  

Р. Да, эта уже рефлексия она намного проще стала. Поэтому я не думал что, мы то смотрим на эту ситуацыю внутри, мы знаем, они не знают. В этом случае проеб оказался большой. Во вторых, с учетом моего опыта предыдущего четырнадцатого года я, как бы, готовился. Тоесть я сомневаюсь, головой я сомневаюсь что будет война. В процентном соотношении семьдесят на тридцать что что- то там будет. Потому что кто-то с не той ноги встанет. Что – то там такое. Кто – то шо там рыпнеться или заявит. Но у меня была подготовлена точка эвакуации один, точка эвакуации два, у меня был заправлен автомобиль, у меня был бензин, были какие то там запасы чего – то. Тоесть я подготовил деньги и вот когда у нас там начался обстрел у нас там в районе где я живу. Как раз там ракета в пять часов, ну там, буквально несколько минут шестого было. И я проснулся за несколько секунд до этого, не знаю почему. Просто помню, что я уже проснулся и я слышу этот звук и немогу поверить. У меня такое чувство дежавю такое вот, что? Неужели опять? Я слышу этот звук, начинают выть сирены, сирены не воздушной обороны, а вот этой сигнализации всякие срабатывают, потому что пошла ударная волна и у нас там тоже во дворе машины вот эти самые. Мне мой брат двоюродный, он в росии живет, он выехал, в росии, короче. И он мне пишет: «Привет, брат, кажеться началось». Я ему пишу: «та, блять, я, говорю, слышу». Меня уже тут это, говорит, на связи. Я сразу своим девочкам звонить, жену поднять и уменя там главная цель была перебраться на правый берег, потому что я больше всего боялся что будут наносить удары по мостам и я окажусь отрезанным. У меня дочка на правом берегу и мне нужно было жену евакуировать, первая жена, получаеться, ребенок с ней живет. Тоесть мне нужно было моих девочек вывезти. И еще попутно мы потом забрали дочку моей нынешней жены, тоесть у меня в автомобиле четыре барышни… вобщем такое… И я потом начал смотреть что происходит, это как раз тогда. Во первых, история с обстрелами была не понятна, во вторых не понятно когда наступают и я больше всего боялся, что мы будем отрезанными. Потому что город превращаеться в большую ловушку. В лесу. Например, можешь выжить, а если город заблокируют, то это все. Там с Печерска к Днепру уже не подойдешь водички набрать. Тоесть это будет катаклизм. Я знал и хотел набрать и у нас точка евакуации номер два, мы поехали и у нас мы поехали по житомирской трасе и там большая пробка была и мне пришлось обьезжать и я долго ждал, специально маршрут проложил как раз «Ирпень – Буча - Гостомель», тоесть как раз на их стыке. И я как раз проехал это все расстояние наше от той точки евакуации 1 до точки евакуации два я где – то за три часа преодолел. А пробка. Говорят, часов десять люди стояли и мы как раз там проскочили вот это участок «Буча – Ирпень - Гостомель» вот. Что – то навигатор стал с ума сходить, я очень нервничал. Ну я не могу им показать, что я там нервничаю, потому чо они там тоже ж сидят, бояться. Мы проскочили. Все нормально, на следующий день там уже все закрыли. И мы как раз, во, началась вот эта битва страшная. А после этого эта была первая ночь, получаеться. А потом я смотрю, я две ночи не спал и у меня был страх, дикий страх. Как бы. Ну, когда ты сам легче выживать, легче выбираться, ну. Что там? Фига делов? Тут у меня полная машина женщин получаеться и там не дай боже что, я просто теряю все, что есть в моей жизни. Потом я так подумал, новости каждые пять минут читаешь и в принципе я увидел их план. Особенно тогда Васильков начался вот этот. Вот, тоесть я увидел, что они хотят как раз отрезать запад, ну, перерезать как раз вот эту житомирскую трасу и отрезать Киев с запада, окружить его. Вот, и мы, получались, как минимум, на линии фронта. Вот, и я с утра, не пугать чтобы сильно, говорю «девченки, есть такой план». Короче, мы поехали в никуда, просто отсюда выбрались. С того поселка выбрались первыми, потому что там, буквально, два или три дня разведчики появились. Они постреляли, разогнали охрану и от туда потом народец… Ну у них там проблемы были, на сколько я знаю. С этой колоны постреляли кого – то. Потом кто – то возвращался, потом снова пытался прорваться. Они уже вот такие в crazzy trabl попали очень серйозное, тоесть мы от туда выехали сразу. Не знаю, может отчасти этот четырнадцатый год был мне прелюдией к тому что будет через восемь лет? Не знаю, у меня сразу, я вот чувствую эту опасность, ну, сам бы я остался в Киеве и не вопрос. Я бы сразу побежал в эту оборону. Терооборону, сразу записался и все. А тут мне нужно было их всех вывести в безопастность чтобы они, не дай боже, не столкнулись со всеми этими.  Гражданские почему – то не захотели выезжать и когда у меня спрашивают, а куда ехать? Не было ничего, потому что трое суток добирались и за трое суток, часов пять, наверное поспал и все. И все, у Потоцкого нас там приютили в первый вечер. Приехали, я сразу прибежал в военкомат, я хотел вернуться в Киев, вот. А там проблема какая была, что они в этот вечер, в Киеве, обьявляли комендантский час, по – моему, с одиннадцати он был, не помню, но в этот субботний вечер и до аж до понедельника они вводили этот комендантский час, чтобы эти дрг (диверсійно – розвідувальні групи) выщемить и я ж к этим дядькам в военкомате говорю: «хочу вернуться, мол, семью вывез».  – Да куда, говорят, тебя там положат. Потому что я обьяснил чтобы мне какую – то бумагу дали, мол я – хороший, я там еду. Да прекращай, на машине, вообще с ума сошел. Приходи к нам в понедельник, бери все документы, приходи в понедельник.

І. Тоді страху не було? 

Р. да я за себя вообще не боялся. У меня главная цель номер один была, я свою миссию номер один выполнил, вывез семью в безопасное место и возвращаться, чтоб сражаться. В чем там смысл был? Их оттуда убрать, видишь как получаеться? Я просто знаю что бывает на войне и поэтому я их увозил как можно дальше, тоесть я просчитал что здесь безопасно будет и вообще цель была Ивано – Франковск, но я смотрю, что там вообще уже квартиры расходяться и не могли там жилье найти. Потому первый безопасный населенный пункт. Потому что под Житомиром мы там ехали, там тоже были обстрелы, мы там прятались, в гостинице ночевали одной. Там тоже, не далеко аеродром находиться… Мы ехали когда и наши колоны шли, и на встречу все шло. Мы ехали и как раз самолеты пролетали. Война, война, война… А когда уже сюда приехал вот эту часть миссии закончил и у меня теперь следущая миссия когда надо возвращаться в Киев, потому что я знаю те края, я там прожил пять лет на левом берегу, на харьковском массиве знаю. Как бы вот все, пока тут, пока тут. А там позовут, тогда пойду.

І. Які три речі зробиш після Перемоги? Думав про це?

Р. Нет, но однозначно скажу: наверное куплю шампанского. Открою и так нажраться конкретно, хорошо, от души чтобы вот выйти и поорать «Слава Украине!» - Это да, это будет. Потом я не знаю, дальше я не думал, дальше не думал. Не знаю, тут главное настрой такой, что надо победить, надо победить, надо победить. Думаю так и случиться, потому что они имеют дело это это уже понятно, что воюют не с украинской армией даже, они воюют со всем народом. Народ победить нельзя, вот.  И мы с тобой говорили, что мы уже не просто народ. Мы сейчас формируемся как нация, вот. И причем я не знаю, я у захваті. Я так дивлюся яка у нас нація буде.

І. Погоджуєшся з тезою, що народ – це трава, а нація – це газон?

Р. Да, да, абсолютно.  

І. Що об’єднає схід і захід?

Р. Ти знаєш… Може доречно буде сказати… Ми з тобою концепцію, не те, що концепцію… Ми з тобою обговорювали свободу, от. Але свобода. І я так думаю, что не только свобода. Тут набор какой то ценностей, такой вот вот уз ценностей. Который делает украинцев европейской нацией. Не только это свобода, а во вторых ценность жизни человеческой.

І. Цінності.

Р. Да. Да, да. Тоесть мы даже видим как на этой войне они там заваливают трупами, да, а наше командование предпочитает отводить войска, не кидать в эти вот «ура» атаки. Они ценят бойцов, это самое главное, что они ценят жизнь. И вот такая сложная ситуация, как Мариуполь, получаеться, что с одной стороны погибают и вот надо их спасти. С другой стороны с неизвесным исходом нужно кучу сил положить чтобы это все сделать. И вот сдесь приходиться делать очень тяжелый выбор. И тут тоже вот такой, не то чтобы изуверский рационализм, тут вот тоже игра что мы можем потерять много бойцов,  лишиться части армии, да. Но при этом спасти Мариуполь.  Наверное во ети две штуки.

І. Крим повернеться до України?

Р. В итоге да.

І. Але зараз ні.

Р. Скорее всего нет. Ну и нам пока нет смысла с этим связываться. Думаю действительно целесообразно за скобки вынести потому что, скажем так. С точки зрения военных нам там воевать смысла нет вообще. Потому что, скажем, армия нужна для другого. А с точки зрения ментальности они не поддерживают Украину и мы будем воевать фактически на враждебной территории. Они тем более активно туда переселяли всяких разных. Татар почему они гнобили? Чтобы уменьшить вот это все проукраинское влияние. Я думаю, что вернуться. 

І. Дякую за приділений час і увагу. 

Р. І тобі дякую.  

 

Шлєпов Федір Олександрович (06.12.1980 р.н)

Дозвіл на публікацію

Аудіо запис. https://drive.google.com/file/d/13u2ev-u66J1x6t2NV7wBOTYit2PgJ__0/view?usp=drivesdk